Миша, 5 лет: «Мама, а я умру? А ты? А после смерти у меня будет такой же дом, как у нас, и ты тоже будешь рядом?»

Зоя, 10 лет: «А что было бы, если бы я родилась не у этих родителей и была бы мальчиком?..»

Владимир, 35 лет: «Не понимаю, вы же психолог, а почему вы со мной не проводите тесты, не кладете на кушетку, как в фильмах, а говорите о душе?»

Екатерина, 40 лет: «Я не могу простить папе, что он умер, бросил меня… И я знаю, что теперь не подпускаю к себе мужчин, так как боюсь, что они также меня бросят. Я это осознаю…»

Валентина, 25 лет: «У нее после смерти мужа наступил шок. Она как будто бы ничего не видит, не верит в то, что его нет. То молчит, то вдруг начинает смеяться, потом вдруг злится. Мне знакомые психологи сказали, что это «реакция острого горя». Это что — болезнь такая?»

Елена, мама 6-летнего мальчика: «Мой сын, когда мы ссоримся, говорит, что хочет умереть. Согласитесь, что от 6-летнего мальчика это страшно слышать. С ним все впорядке, он нормальный?»

Здравствуйте! Так хочется начать именно с этого слова. И разговор у нас сегодня сложный, важный. Заранее прошу прощения у тех, кого больно заденет эта тема. Сознательно, конечно же, никого не хочется обидеть. Извините все, кому некоторые слова покажутся жесткими…. Воспринимайте их как мой личный опыт, как мою галлюцинацию….

Пространство — то, что мы называем природа, разум — очень мудро. Оно всегда дает нам знаки и подсказки. Нам нужно только научиться их «читать». Можете себе представить — за одну неделю ко мне обратились одновременно из пяти различных изданий с просьбой написать материалы о разных аспектах смерти. Я, мягко говоря, напряглась… А через неделю моя бабушка попала в реанимацию… «Пространство» продолжало «настаивать» — начались приглашения на телеэфиры — и опять на эту тему. Я отказывалась, говоря, что не могу, не готова, дежурю в реанимации. Но уже понимала, что нужно будет и писать, и говорить, и готовиться проживать самой то, что я знаю и чувствую. Когда бабушка в реанимации приходила в себя, мы говорили о душе…. Мой преподаватель-учитель, Марк Владимирович Воронов, работал с людьми в хосписе. Готовил их к переходу, как он это называл. И когда нам с ним выпадала возможность просто говорить, болтать, он немного рассказывал об этом опыте. Сейчас я понимаю, что он готовил меня к этой грани моей профессии, части жизни. Спасибо, Марк Владимирович.

Несколько месяцев назад ездила в больницу к молодым ребятам — родителям, у которых через три дня после рождения умер малыш. Эта поездка была одним из самых мощных уроков для меня. Представьте, эти молодые ребята, истинно верующие люди, смогли воспринять горе, как дар — их ребенок, который родился на Пасху и умер в Пасхальные дни — был их даром Богу. Еще во время беременности они назвали малыша Назаром (что значит Божий дар). Они говорили: «Когда мы узнали, что будет ребенок, мы сразу назвали его Назарчиком и посвятили его Богу… конечно, имели в виду другое… но, если так случилось, значит, так для Него нужно». В их горе было столько смирения и мудрости, столько любви и доверия! И в тот момент им не нужен был психолог. В их смирении и приятии была совершенная зрелость и самодостаточность. И я была рядом просто как друг. Я училась у них.

Когда стоишь у могилы любого человека, особенно, если он младше тебя, ощущение времени, жизни, ее ценности возрастает многократно. И заезженные фразы о том, что «каждый день нашей жизни нужно проживать, как последний» становятся совершенно материальными. У могилы вообще ощущение времени, пространства, жизни сгущается до «телесной ощутимости». Многие психологи для работы со страхом смерти используют такую практику: «Представьте, что вам осталось жить всего один месяц — что бы вы хотели сделать? Представьте, что вам остался всего один день жизни — на что бы вы его использовали?» (И правда, язык уже не поворачивается сказать — на что вы его потратили?) На что мы тратим наши дни?.. После этой техники, если удается ее прочувствовать, начинаешь жить более заполненно, полноценно, вдохновенно. Ведь в слове «вдохновение» есть слово «вдох». Начинаешь дышать полной грудью. Впитывать жизнь. И эта практика превращается в работу со страхом жизни и обретением жизни. В последнее время я стала праздновать каждый прожитый день.

На приемах с пациентами, которые говорят, что им не хватает времени на жизнь, мы вместе обсуждаем несколько строк из книги Робина Шармы: «…Что для вас в жизни ценно? Посмотрите в свое расписание — сколько времени вы отдаете на это? Если для вас ценна семья — сколько времени в вашем расписании занимает семья, если духовный рост — сколько вы вкладываете ежедневно в свое развитие. Если жизнь страны — сколько минут, часов вы продуктивно отдаете своей стране. Перестаньте себе врать и начинайте вкладывать время в то, что является для вас истинной ценностью….»

Когда уходят родители, мы остаемся один на один с вечностью.

Слава Богу, мои родители живы, но я «проживаю» это состояние «столкновения с вечностью» со многими пациентами и друзьями. Сейчас часто звучит термин «реакция острого горя» — cуществуют определенные фазы-состояния, которые проходит человек, столкнувшийся со стрессом. Реакция острого горя (как пишут в учебниках по классической психотерапии) «возникает в связи со следующими утратами: потеря любимого человека в результате его смерти, разлуки, развода или заключения в тюрьму, утрата собственности, работы, статуса, утрата предполагаемого объекта любви, потеря здоровья».

Конечно, лучше, если рядом будет специалист, который сможет подстраховать в сложной ситуации, но иногда просто знание того, с чем можете столк­нуться, становится подпоркой. Выделено семь фаз протекания реакции. Человек, «проживающий» стресс, может остановиться на любой из них. И задача специалиста (или того, кто находится рядом) понять, поддержать в различных реакциях. Например, если человек не будет иметь возможности прожить фазу агрессии (в приемлемой форме), его напряжение может перейти в аутоагрессию (агрессию, направленную на себя)… Итак, первая фаза: эмоциональная дезорганизация — длится от нескольких минут до нескольких часов. В это время проявляется сильнейшая вспышка чувств — паника, гнев, отчаяние. В это время мы можем защищаться от известия «Это неправда!». Вторая фаза — гиперактивность. Она может продолжаться 2—3 дня. Настроение колеблется от тревожного до благодушно эйфорического, могут проявляться неконтролируемые поступки — уход из дома, разрыв старых контактов (такие «уходы» — как психологическая идентификация с умершим). Третья — напряжение — длится около недели. В это время состояние колеблется от скованности до суеты, могут наблюдаться «маскообразность» лица, общее напряжение, невозможность расслабиться, отсутствие аппетита. Возможны уходы в себя и вспышки агрессии, если пытаешься вмешаться в ход мыслей человека. Четвертая — поиск — развивается на второй неделе. Информация субъективно по-прежнему не воспринимается. Человек избегает разговоров об утрате, возникает ощущение, что боль утраты пережить невозможно. В этой фазе об умершем говорится в настоящем времени, возможно проявление агрессии и тревоги. В этом случае лучше выбрать посредника из близких и дать возможность высказать агрессивные и тревожные мысли. Пятая — отчаяние — 3—6-я неделя течения реакции. Это период максимальных душевных мук, может возникать ощущение пустоты, жалобы на бессонницу, беспомощность. Иногда возникает чувство вины. В это время люди скрываются от контактов, проявляют раздражительность. Это время, когда человек думает о незавершенных делах, невыполненных обещаниях, непрощенных обидах… Это этап, когда меняются жизненные цели и ориентиры. В это время возникает очень много мировоззренческих вопросов. Шестая фаза — возможно ограничение контактов, слабость, утомляемость. Возникает чувство ненужности и бесполезности. Седьмая — разрешение — может продолжаться несколько недель. Это время примирения с жизнью — человек возвращается в докризисное состояние. Подобное состояние описал Пушкин словами: «печаль моя светла». Восьмая — рецидивирующая — длится в течение года. Наблюдаются эпизоды болезненных переживаний, приуроченных к определенным важным датам. И на этом этапе, конечно, важно как минимум быть рядом.

Это только сухая теория, конечно, важно быть вместе с тем, кому плохо, быть «включенным», но самому сохранять, насколько это возможно, состояние равновесия. Только в этом состоянии мы можем кому-нибудь быть полезными.

Наши удивительные дети иногда заставляют самих родителей задуматься о многогранности жизни и смерти. Я часто говорю: кажется, что дети приводят взрослых на прием, а не родители детей. Первые вопросы о жизни и смерти появляются у детей примерно в четыре года (и это, кстати, время «возрастной нормы» страха темноты). Некоторые детки, которые боятся сами засыпать, рассказывают, что им страшно закрывать глаза: «Там же темно — я как будто умираю… и все превращается в ничто». Дети в этом возрасте сталкиваются с темой смерти в мультиках, фильмах, к сожалению, в семьях. Кстати, смерть домашних животных для детей так же болезненна, как и людей. И конечно, очень важно их проговоренные или непроговоренные вопросы, проявленные или непроявленные переживания не оставлять без ответа и отклика. Иначе эту информационную пустоту начнет заполнять страх, а впоследствии и невротические реакции. Дети улавливают информацию, не только поданную вербально (словесно). Большую часть информации они воспринимают интуитивно, считывая наши эмоции, невербальные сигналы (жесты, мимику). И нам нельзя начинать говорить на любую сложную тему, пока у нас самих не будет четко сформулированного к ней отношения, пока мы сами не будем как минимум спокойны.

Для детей реальный мир и мир их фантазий (иногда страхов) практически неразделимы. Все, что малыши услышали, увидели во сне, додумали из разговоров взрослых, может стать для них реальностью. (Например, дети начинают бояться, когда в семье кто-то манипулирует темой смерти — бабушки, говорящие о том, что если будешь плохо себя вести, я заболею и умру.) Чтобы «профилактически» проработать возникновение страхов или ложных представлений у детей, нужно просто быть внимательным к их вопросам и состоянию. У детей любого возраста должно быть ощущение, что они могут обсудить с родителями любую тему. Как правило, они сами начинают разговор на эту тему. Но если семья столкнулась с трагедией, если малыш увидел что-то по телевизору, стал более замкнутым или излишне возбудимым, в рисунках появился мотив смерти — родители могут начать разговор сами. Информации не должно быть много. И она должна соответствовать возраст­ным возможностям восприятия ребенка.

В зависимости от того, в какой мировоззренческой системе живет семья, желательно говорить малышам о том, что человек живет одновременно во многих слоях — мирах. Есть физическое тело, есть душа. Физическое тело видимо, душа нет. У человека есть память, радости и огорчения, его мысли, вдохновение, мечты — и это то, что находится на уровне души. Тело, как одежка, может изнашиваться (и о нем, о теле, кстати, нужно заботиться), а душа живет вечно. Если в семье принято ходить в храм — очень хорошо беседовать о душе там. Можно говорить о смене времен года, о том, как природа «замирает» зимой и оживает весной; о том, как капелька воды может быть в разных состояниях — льда, пара, жидкости — и все это может быть метафорами разговора о жизни, смерти, душе. На вопрос: «Почему же все плачут на похоронах?» — мы можем сказать, «что нам всегда тяжело расставаться с близкими. Но те, кого мы любим, навсегда остаются в нашей памяти». Для ребенка до десяти лет этой информации предостаточно. И, конечно, сами родители почувствуют, что именно сейчас готов услышать их детеныш… Но если взрослые чувствуют, что сами не справляются с ситуацией, желательно обращаться к специалисту. Не ждать — перерастет, поймет, все пройдет.

Мы боимся не смерти, мы боимся умирания. Но умирание начинается с того момента, когда мы останавливаемся, перестаем развиваться. Вам часто приходится видеть людей, у которых, как у некоторых странных цветов, нет аромата? У которых внутри пустота. И это страшнее любой смерти.

А бабушка моя в реанимации умерла. В большой церковный праздник. Она не была христианкой, но я знаю, что это совершенно не важно. Есть уровень, где нет никаких разделений. Где Он един.

«У нас разный цвет кожи, разные национальности, а кровь у всех красная и сердце болит одинаково» (это цитата из мудрой книжки К. Антаровой «Две жизни»). Проводить ее пришли старушечки. Я была так благодарна этим 80—90-летним бабулечкам, которые, несмотря на жару, тряслись в автобусе на кладбище. И тут началось — то, что в Индии называют «Сансара». Мы уже готовы были зайти в крематорий, уже выносили гроб. Как вдруг оказалось, что с черного входа в зал внесли другого усопшего, подняли на лифте и уже поставили в нужное место для прощания. Зал стали заполнять многочисленные родственники, человек 100, вошли править службу священники. Мы, уже стоявшие у входа, опешили. Я подошла к «главному» и спросила: «Как это могло произойти, ведь мы уже полчаса ждем и все готово. Вы же видели, что уже начали выносить тело». Ответ был прост: «У нас чек. Мы занимали раньше». Я, извините, за сленг, обалдела. «Какой чек?! — мы же здесь давно, вы посмотрите на бабулечек, которые тряслись в автобусе, сидят на жаре, их всего-то пять человек. Вы же знаете, что это будет быстро». «Девушка, я вам сказал — у меня чек». А в глазах, как в диснеевских мультиках — по доллару. А за глазами — пустота, та, что страшнее смерти. Рядом с ним стоял священник, в ответ на мой взгляд он опустил глаза. И то, слава Богу. Я не знала, плакать или ругаться. От беспомощности и пошлости происходящего перехватывало дыхание. Этому «дельцу» мне оставалось лишь сказать: просто посмотрите в глаза этим бабулям и скажите им, что им нужно ждать еще час. Он смотрел сквозь меня. Потом отошел и начал материться. Впервые в жизни чесались руки дать затрещину. А тем, с кем прощались, бабушке и не известной мне душе, которую пришли почтить, нет дела до человеческих разборок. Они не стоят в очереди к Богу. Они не дерутся за место в крематории. Это дело живых. А у живых всегда есть выбор. И мы не имеем права останавливаться в своем движении, в своем развитии. Хотя бы в память о них, ушедших.

И плачем мы, если честно, о себе. А «заплаканные глаза не могут ясно видеть» (это тоже слова из «Двух жизней» К. Антаровой). А мы обязаны ясно видеть. Ведь если мы здесь, нам еще нужно раскрыть многое в себе. Раскрыть многое собой. Нужно как минимум раскрыть свой потенциал. Все свои грани. В традиции йоги есть версия, что к концу жизни человек должен раскрыть минимум 12 своих граней — каждая из них, кстати, может стать профессией… У каждого есть задачи для своей души. У каждого свой путь. У каждого свой выбор. У Ошо есть чудесная фраза: «Тело — видимая часть души. Душа — невидимая часть тела. Наш ад и рай постоянно внутри нас — ад, когда мы боимся и сжимаемся, рай, когда мы расслаблены и счастливы….» и реакция нашего тела — подсказка того, что происходит в нашей душе. А что заставляет ваше тело расслабляться, а душу радоваться?

Давайте не бояться. Давайте жить. Давайте будем счастливы. Что вы сегодня будете праздновать?

Наш 5-летний сын, который, как и все современные дети, намного старше своего биологического возраста, как-то сказал, заставив меня своими словами затрепетать: «Мечта — это чувство, которое хочется сделать настоящим…» Что вам хочется сделать настоящим в своей жизни?